|
|
| Сергей Басов |
НА ПОЛЕ БРАНИ |
65 |
|
|
|
Он вспомнил, как они с Евдосей действовали в Харькове, нашпигованном немецкими войсками всех родов. Она, фасонисто одетая, с гордостью и вызовом настоящей дамы шла под ручку с Париловым, одетым в форму оберста. И таким счастьем дышало её открытое лицо, словно шла она под венец, а не на смертельно опасное задание.
Нет, никогда Парилову этого не забыть! Пусть время затянуло прошлое лёгким туманом, её лицо не стёрлось из памяти, не выветрился аромат её волос, пахнущим клевером. С ней Парилову было хорошо и спокойно.
Связав приезд Насти с визитом Кравца, Парилов понял, что они прибыли из штаба дивизии вместе.
"Зачем она откровенничает со всеми, что любит меня? - подумал он. - Правда это или показное? Странно, что при всей её схожести с Евдосей, Настя осталась мне чужой. И, тем не менее, я её ревную к Кравцу. Что это? Воспоминания детства или…?"
Представление между тем приближалось к концу.
Мишка-одессит впервые не принимал участия в спектакле. Раньше он всегда исполнял роль старшины. А сейчас он, грустный, сидел в стороне и был не похож сам на себя.
- Не гоняйте бедное животное, покормите его, - сказал он с вымученной улыбкой.
- Кормить! Кормить! - послышались со всех сторон голоса зрителей.
У "Бабайлова" за спиной был приторочен туго набитый вещевой мешок. В содержимом мешка и таилась кульминация представления.
- Развяжи мешок-та! - крикнул Юсуф.
- Овса дай, балабол … - как-то вяло сказал Мишка.
Седок потянулся за мешком и ослабил руки. Этим воспользовался Васька-верблюд. Он взбрыкнул и сбросил Кольку на пол.
Из мешка посыпался разный хлам: задники сапог, воротники гимнастёрок, пояса кальсон, козырьки фуражек… Всё это было собрано старшиной для обмена на новое.
Разведчики хохотали до упаду.
- Хо-хо-хо!
- Ха-ха-ха!
- Гхык-гхык-гхык!
- Овса! - смеялся Юсуф. - Какой хороший овса!
* * * * * * *
- Приезжала в вашу санроту, - склонив голову, объясняла Настя своё появление. - Да вот зашла.
При встречах с Семёном Настя никогда не смотрела ему прямо в глаза. Нестерпим был их лихорадочный блеск и вопрос, таившийся в глубине. Только одна их встреча отличалась бурной искренностью. Было это в Трансильвании, в августе. Семён тогда схватил её, целовал лицо, лоб, губы, глаза и всё твердил: "Настька! Чертёнок! Да как же ты на меня вышла?! Ну, судьба! Рад я, очень рад! Рассказывай, как это ты на войну угодила? И вообще всё… про себя, про… наших".
Что она тогда могла рассказать ему? Понятно было, что он спрашивал про Надю. Рассказать про неё правду, значило бы оскорбить его любовь. И она умолчала обо всём, что могло как-то скомпрометировать Надю. Только рассказала о похоронке на него и… как переживали старики.
 |
65 |
 |
