Почти неделю добирался он из Шуи до Москвы. К тому времени его отпускные документы оказались безнадёжно просроченными. Комендант Киевского вокзала был человеком понимающим и - к счастью Семёна - близким знакомым подполковника Бороздина, командира 427 стрелкового полка, отправлявшегося эшелоном на запад. И снова Семёну повезло: подполковник Бороздин понял, в каком отчаянном положении находится молодой сержант, и зачислил его в свой полк, несмотря на возражения комиссара Марченко, считавшего Семёна дезертиром, а то и ещё хуже: шпионом. Так Семён попал в 427 стрелковый полк.

Поставили его вторым номером на пулемёт. И в первом же бою он показал себя умелым и находчивым воином. Он подменил раненого товарища и лёг за пулемёт, когда того ранило, ещё и держал высоту, пока не подоспело подкрепление.

  

После этого боя подполковник Бороздин поставил Семёна командиром пулемётной роты, представил к званию лейтенанта. В последующих боях Парилов заслужил славу отважного пулемётчика и смелого командира. Не единожды тактические рубежи становились для него жизненными рубежами. Немало наград заслужил он: две медали "За отвагу", орден "Красной Звезды" и орден "Красного Знамени". Коммунисты полка приняли Семёна Парилова в партию.

  

Непрерывные июльские и августовские бои, гибель товарищей заморозили душу Семёна. Он был хмур и молчалив. Оттаивал только в минуты опасности, в бою.

Батальонный комиссар Марченко - военком полка - продолжал пристально наблюдать за Париловым. Подвиг сержанта в бою за высоту "208", не до конца убедил комиссара, и он не спешил изменить своё мнение о Семёне.

Ещё один человек присматривался к Парилову - капитан-особист Кириллов, подстрекаемый своим помощником Милевским.

  

Случилось так, что 3-го августа Верюгин и Каргин, пожилые пулемётчики роты Парилова, исчезли во время боя при Синюхином Броде. Семён посчитал их убитыми. В том бою пришлось отступать, и многие павшие остались за линией наших окопов, на немецкой стороне.

И вот оказалось, что они живы. В селе Трояны немцы взяли их в плен и кинули в лагерь военнопленных "Уманскую Яму". Переодевшись в гражданское, старики сбежали оттуда. Вышли на комендантский взвод. Бойцы взвода привели их к Кириллову.

Вид стариков потрясал: обросшие, в рваной одежонке. Великан кузнец Верюгин был бос и перетянут крест-накрест пулемётными лентами, на голове бинт, прикипевший к ране, в руках немецкий пулемёт MG-42. Маленький Каргин, большеголовый, с крупными чертами выразительного лица, держал в руках немецкий автомат "Schmeisser". Обут был в немецкие широкораструбные сапоги, за голенищами - запасные обоймы к автомату.

У обоих на лицах, прежде - спокойных и миролюбивых, теперь были вызов и ненависть. То, что не могли сделать с ними прошедшие бои - прижечь ненавистью к врагу - сделали пять дней "Уманской Ямы".

  

Парилов потребовал вернуть их в роту, Кириллов отказал.

Пришёл Милевский и начался допрос.

- Ну…? - весело глядя на стариков, сказал Кириллов. - И что теперь? Умереть можно, глядя, как вы теперь "хороши". Хороши же? Верно, Милевский?