- Возможно… Хотя… не знаю я, Никифор Михайлович. А теперь её не спросишь.

- И на мёртвых можно что угодно "повесить", не так ли?

- Как же так, Никифор Михайлович? Вы мою откровенность хотите против меня обратить? - обиделся Григоренко. - Значит, отнести в прокуратуру?

- Оставьте, я посоветуюсь…

  

После ухода Григоренко, Марченко попросил Турлапова срочно зайти в партком.

Ни слова не говоря, Марченко выложил фотоснимки перед Турлаповым. Турлапов был поражён и долго молчал.

- Что же получается? - вымолвил он наконец. - Ты-то что думаешь, парторг? Кто за всем этим кроется? Кому выгодно, а? Я готов подумать, что они и взорвали конвертер. Кричали же рабочие, что там было двое. Желяба… и кто ещё? Не думаю, что Кикин. Кто? Кто? И ещё… Черновская не могла сделать это с собой, она слишком любила жизнь. Её убили.

- И я не думаю, что Кикин. Зачем ему снимать фотокопии со скабрезного письма? В общем, надо передать фотографии следователю.

- И раздуем то, что … тушили?

- А что ты предлагаешь? Сжечь и это? Но наверняка существуют негативы, с которых отпечатают столько экземпляров, сколько нужно и пойдут они гулять по городу. Кто-то запасливый у нас под боком орудует. Вот пускай следователь и установит. А найти этого радетеля непременно надо. Кто-то подводит бикфордов шнур под всё руководство. И учти: этот человек всё точно рассчитал.

- Хорошо, передавай, - согласился Турлапов, махнув рукой. - Устал я до смерти, Никифор. Уходить надо. То ты кишки мотал, то я сам себя потрошил, вывернул всего наизнанку. Теперь эта вот история с диверсией - прямо, как на поле брани: стреляют, вешают. Впереди вижу новые спросы-допросы. Даже в войну не было так трудно и тоскливо, как сейчас. И всё началось… с твоего появления здесь.

- С меня, значит… Это я виноват? Нарушил мирное существование… - тяжело заговорил Марченко. - Вы тут обложились спецпереселенческими посёлками, привыкли к вседозволенности, к беззаконию, Прислали вам меня, "чистильщика", ваши Авгиевы конюшни чистить. И вот я два года увещевал, призывал, напоминал о чести и достоинстве. Да всю вашу верхушку вместе с тобой надо бы на фронт послать, штрафниками, кровью смывать… Вот что с вами нужно было бы сделать. Вы же враги своего народа. Враги с партийными билетами - вот что страшно. А Городецкого надо немедленно судить как растлителя - в тюрьму его лет на пятнадцать. И обо всём надо оповестить народ, обо всех его мерзостях…!

Марченко вдруг страшно побледнел, повалился набок.

Турлапов вызвал скорую, и парторга отвезли в больницу.

Там признали у него сердечный приступ.

Прибирая в кабинете Городецкого, Агафья Листовая нашла в мусорной корзине нераспечатанное письмо, адресованное Городецкому.

Агафья подумала, что Городецкий просто потерял его, и выложила письмо на стол, на самое видное место.

На другой вечер письмо снова оказалось в корзине, так и не распечатанное, но порванное пополам.