Настя... Я всё ещё воспринимаю её как бы девчонкой. Единственная и любимая дочурка дяди Ильи - давно средних лет женщина, возможно, и бабушка. Для меня - это абсолютно неизвестный человек, и напрасно я неосознанно пытаюсь перенести на неё как на наследницу весь ореол славы дяди Ильи. Я НЕ знаю ее жизни, а она прожита. Почему она одна? Наверно был, а может, и сейчас есть муж или друг сердца. Не одна же она в этой просторной квартире-доме, так хорошо насыщенной обстановкой.

Одетая во всё чёрное, коротенькая юбка, коротенькое расклешённое полупальто, резиновые галоши на ногах, светлый с цветами платок на голове - она всем своим видом выражала некую скорбь. Платок не веселил, а лишь сильнее подчеркивал общую мрачноватость духа. Крупные "мужские" черты полнощёкого лица с широким лбом и длинным носом, с глазами, запавшими в треугольниковых провалах - твёрдое, волевое, сознающее свою силу и присматривающееся. Свободная, без заискиваний манера вести разговор. Да это же живой дядя Илья: и лицо его, и речь - лишь очищенная женским присутствием от "крестов и богов". Да и вид: фигурка - собранная, небольшая, энергичная - всё отдал своей любимице дядя Илья.

  

- Настенька, уж извините, что я Вас так зову, Вы, что, одна и живёте? - сказал я, не подозревая, что задеваю самое больное.

- Ой, Серёжа! - вскрикнула она, заломив руки. - Несчастно сложилась моя жизнь-судьба! Попался проходимец из белорусов! Сперва года три жили ничего, потом запил - и бросил нас.

Вскрик был неподдельно откровенен и призывал меня к сочувствию. Неужели Настя принимает меня за своего? А может, это игра в откровенность? Она даже быстро всплакнула и тут же осушила слёзы, стала деловитой. Через несколько минут на сковородке шипела яичница-глазунья.

- Напрасно беспокоитесь, Настя, я поел и не хочу.

- Такой гость да не угостить? Мне столько отец рассказывал про всех Басовых. Я же была тогда маленькая, - Настя сходила куда-то в сенки, принесла чекушку водки. - Ну, ради такого случая...

Выпили. Водка оказалась студёной, зубы заломило.

- Дядя Илья давно умер?

- Он умер в глубокой старости, 82 лет, Серёжа. Лежал долго больной, высох. Подозвал меня в последний день, впервые заговорил: "Настенька, я... умираю ведь".

- А мама, тётка Татьяна? - выспрашиваю я. - А бабушку свою, Егоромну, ты, конечно, и не помнишь вовсе?

- Не помню, Серёжа.

- А брата дяди Ильи... помнишь? - не выговаривалось у меня это имя.

- Дядю Колю? - быстро отозвалась она.- Как же не помнить. Отец столько рассказывал. Плохой он был человек. Подпоит мужиков, те в пьяном виде проболтаются, что-нибудь скажут про Советскую власть, а он донесёт - их и ссылают.