Ой! Что это? Очень неприметный рядом со стелой деревянный, из тонкого кругляша-вершинника, из ненужной, бросовой древесины большой православный крест. Никаких надписей. Или это только мои глаза отчего-то помутнели, не разглядел. Подошёл ближе, опустился на одно колено. Потрогал дерево креста - шатается. Мелькнула мысль: подгнил, надо обновить. Никакого бетонного корытца перед крестом-памятничком. Земля поросла сорной травой, прибитый дождями и временем небольшой бугорок. Бабка, бабка Алёна, неужели это всё что от тебя осталось...? Нет, ты в нас, ты не мертва - жива и жить будешь вечно, слышишь ты меня? Вечно...! Что-то сдавило горло, защипало глаза, и всё вокруг поплыло куда-то. Не знаю, может, я плакал… Только мне отчётливо слышался жалостливый голосок: "Серёнька, потри мне скипидаром спину - разламывает всю…"

Только подойдя вплотную к кресту и ещё раз потрогав его и убедившись, что он качается и шибко, и вот-вот может упасть, я разглядел металлическую в ладонь шириной пластину. На ней, на нержавеющей - кто ж её сделал-то, надпись? - Василко? Иван? Аркаша? А, может, отец наш прижизненно? Гравёром выведенные слова:

Катя сморкалась в платок. Для неё здесь лежал чужой человек, бабушка мужа. Свою-то мать, Елену Михайловну Коренькову три года назад навестила в могилке на Урале через 19 лет. А отца умершего в 20-м только на его могильной плите через 60 лет.

  

Бабка Алёна...

Родить, вырастить и выпустить "в люди" семерых детей: трех сыновей и четырёх дочерей - и умереть в одиночестве.

А эти семеро дали жизнь своим детям, а её внукам: 20 внуков, 12 внучек. Где они теперь, разбросанные по всей стране, попробуй - найди!

Знают ли они, городские жители, помнят ли, что у них была деревенская бабушка, бабка Алёна, рождённая при крепостном праве, в Крымскую войну, пережившая трёх царей, пять войн, две революции. Всех внуков и внучек знала она по именам, появлению каждого радовалась. А где она улеглась в земельку - этого не знают даже самые близкие из внуков...!

Щемящее чувство утраты чего-то очень дорогого ощутил я, когда мы пересекали обойму Пушкинских улиц, возвращаясь с Петропавловского кладбища, от бабки Алёны и Шурки Басовой.

Кругом мирная тишина, улицы, поросшие подорожником, вызеленные. Детишки без всякой опаски ходят. В магазинах - не хуже нашего. И такой напрашивался вопрос: почему же мы в Сорок седьмом поздней зимой, в канун Нового Сорок восьмого, снялись с якоря на 6-й Пушкинской и пустились в трудное плавание по Среднему Уралу? От чего мы убегали? От кого...?