- Я Вас понял, Нина Ивановна, - подхватил я её недосказанное слово. - Не думайте, что я пришёл что-то возобновлять. Между нами всё кончено раз и навсегда. Мы чужие люди. Вы теперь человек с другим характером, ну, наверное, изменился и я. И давайте не будем…!

- Куда мы идём? - со злостью проговорила она, прикладывая платочек к глазам.

- Давайте, я провожу Вас до дома.

- Я и сама дойду.

И мы пошли назад, к вокзалу.

- Дура, дура я была! - вдруг прорвало её. Она заплакала, захлюпала носом. - Всё не так сделала! Живут же и с такими мужьями! А я…! - она давилась слезами.

  

Причиной её измены сожителю Курде, которого она "страстно любила", отца её дочери Иришки, была его "болезнь" - так она объясняла - и нежелание лечиться. Болен он был, по её словам, не алкоголизмом, а половым бессилием, о котором она мне обстоятельно и подробно рассказывала. И я нужен был ей как заместитель больного сожителя. Когда же я возмутился, она забила отбой и начала говорить о… любви. Я не поверил, она стала клясться. Она сама пришла ко мне на квартиру в Дружной Горке, тем самым положив начало нашей связи.

Потом уж меня потянуло к ней, и я принял своё чувство за любовь.

Я хотел и не хотел быть с ней. Фактически я сбежал от неё на Крайний Север.

Она посадила своего сожителя в тюрьму за своё избиение и приехала ко мне.

Нина, тогда ещё Небесно-голубая в лёгком платьице и золотых туфельках, была так трогательна в выражении любви ко мне, что я поверил.

Но оказалось же, что она была неспособна на устойчивое чувство. Она легко увлеклась мной, человеком со статусом, у которого водились деньги. Но и посматривала по сторонам, желая не только моей любви, но любви других мужчин, тех, кто хотя бы только взглядом выражал свою симпатию к ней.

Она изменяла мне. И уже тогда моя Голубая Нина начала выцветать и оранжеветь.

  

Оранжевая Нина повернулась и пошла прочь по улице. Я остался стоять на месте, не зная, что предпринять: плюнуть ли на дальнейший разговор, ища в ней то, чего никогда не было, и уйти, или же довести встречу до логического конца, чтобы не вспоминать больше никогда, не мучиться незавершённостью связи. Сокрушаться, что вот тогда-то не договорил, не захотел понять и… тяготиться муками чувства к ней.

Нет, я должен был прояснить всё: пусть она ответит на мои вопросы не обязательно в прямой форме "вопрос - ответ". Я и так пойму. Я хочу знать, обманывала ли она меня, когда в пору расцвета наших отношений клялась мне в вечной любви до гроба, клялась самым дорогим, что было у неё - дочерью. Я не затем заставил себя быть предельно смелым, чтобы сейчас отступиться, уйти, не получив ответа на вопрос, имеющем для меня жизненно важное значение. От решения этого вопроса сейчас зависела моя жизнь.

Только мгновение я колебался.

- Я не хотел Вас обидеть, - сказал я Оранжевой Нине, догнав её. - И не я разбил Вашу семью, как вы на это намекаете. Вы её сами разбили. Этак я тоже мог бы сказать, что Вы разбили мою семью, но ведь это не так. Вы не могли разбить мою жизнь, я сам её разбил. Не Вы, так нашлась бы другая. Положение моё и Ваше было одинаково. Так что прошу не обижаться. Я не хотел Вас оскорбить, тем более - унизить. Я любил Вас, Вы знаете. Любил, - подчеркнул я. - Мы расстались без слов, это была ошибка. Мы должны были с Вами встретиться обязательно. После такого бурного двухлетнего любовного романа, какой был у нас, мы не имели права расстаться, не объяснившись. Это означало бы, что кроме постели между нами ничего не было. Но оно же … было, так мне кажется.