|
|
| Басов Сергей |
ДНЕВНИКИ |
233 |
|
|
|
- Я ОЧЕНЬ больна, - напирает она на слово "очень". - Не могу и не могу. И говорить нечего.
- Вы посмотрите на всех нас. Пожалуй, и Бодров, и Поздняков не менее больны, а ведь крепятся, - я стараюсь убедить Марию Михайловну чем-нибудь помочь парторганизации. Мне важен этот разговор, у меня это первая беседа в качестве председателя Домового комитета. - Все болеем.
- У меня страшно высокое давление: 220, 230! Мне вот спуститься за газетой или подняться на этаж трудно! Я больна, да у меня ещё страшное горе.
- Какое же? Может, мы сможем чем-то помочь?
- Никто мне не поможет. И говорить нечего - не могу!
- Мария Михайловна, видно, не хочет сор из дома выносить, - сбоку подхватывает Поздняков.
- Вот именно, - соглашается Бабанова.
- Вы живёте одна?
- С дочерью живу. И в квартире даже уголка для меня не находится. Нечего и говорить: не могу я сейчас заниматься партийной работой.
А дальше - больше… Разговорилась и рассказала, как "ужасно" плохо живёт с зятем. А он - отставной военный, подполковник, и не простой пенсионер, а персональный. И, к тому же, почётный гражданин города Гатчины. Фамилия его Шахов.
- Ужасный человек! Жили мы с мужем в Вязниках…
Мария Михайловна рассказывает, а я смотрю на неё и пытаюсь вспомнить, где я её видел, при каких обстоятельствах. Она запомнилась мне: русское лицо с мягкими чертами, русые, заиндевевшие на висках волосы под пуховым платком.
Да это же та самая Мария Михайловна, с которой мы в прошлом году снимали строгое партийное взыскание, наложенное горкомом и обкомом партии. Тогда она только-только пришла к нам и встала на партучёт. Помнится, на ней было обвинение в склоке и писании анонимок. Тогда я ещё попросил её чистосердечно обо всём рассказать. Она во всём призналась.
А тому её персональному делу не много не мало было тридцать с лишним лет, тянулось оно с тридцатых или с начала сороковых годов. С ней оно так и путешествовало: куда она - туда и оно. И это снятие взыскания инициировала не она, а горком партии в период подготовки к обмену партийных документов.
В то время Мария Михайловна выглядела бодрой и энергичной, даже в чём-то зубастой женщиной. С тех пор она резко сдала, постарела.
- У нас был большой дом, много комнат, - рассказывала Мария Михайловна. - А умер мой старик, да ещё и дочь заболела. Писала мне: "Мама, приезжай к нам". Я продала дом и стала жить у них.
- Я так понял, что с зятем у вас жизнь не идёт, - говорю я.
- Да, не идёт, - приложила она платок к глазам. И в течение всего разговора она нет-нет всплакнёт и сушит глаза платочком. - Он всё требовал "Перепишите дом на меня". А мой старик - жив был ещё тогда - говаривал: "Да и так всё тебе достанется, когда помрём. У нас детей нет, кроме твоей жены, а нашей дочери". Так нет, его это не устраивало. Ему подавай - прямо сейчас отписывай.
 |
233 |
 |
