- Слово имеет товарищ Грач, - сказал Ильин и не преминул взглянуть в задние ряды.

Теперь было на что поглядеть. В зал возвращались "недисциплинированные" старички ветераны: накурились. А вернее, показали, что главные здесь - они. Если бы не мы, дескать, то всего, что здесь есть, не было бы. Так что, потерпите внуки-правнуки, примиритесь со стариковскими прихотями.

- Работник областного партархива, - продолжал Ильин. - Она расскажет нам историю Гатчинской партийной организации.

На трибуну взошла та самая женщина в серой вязаной кофте, с замогильным цветом лица и с исплаканными глазами. Где, где я видел этот взгляд, умоляющий о пощаде?

  

Начался рассказ о местных революционерах, о кружке железнодорожников Сойты, об организации Кузьмина.

У лекторши большелобое лицо с подвижными чёрными бровями, сдвинутыми от переносицы к вискам; маленький гневливый рот; тонкие впалые губы, сухо, по-старушечьи шелестящие и подчеркивающее смыкающиеся в конце фразы.

Говорит она быстро, приэкивая. Она не кажется хорошим оратором, но негромкий голос её приятен, без настырной и утверждающей манеры Гальпериной. Она как бы рассказывает то, что недавно узнала сама, и что ей показалось интересным.

Старичок, мой сосед по дому, слушает и морщится, будто ему вместо чая подали уксус. Старичок-ветеран, сидящий сзади, слушает заинтересованно, он даже приставил козырьком руку к уху, чтобы лучше расслышать. Многие старички замерли и слушают со вниманием: история парторганизации - их история.

  

За стол президиума, на свободный стул, рядом с Ильиным села крупная женщина с львиной гривой волос и с львиным выражением лица. На её плечи была накинута узорчатая шаль, на пальцах с розовым маникюром - золотые кольца, на запястье - золотые же часики. Держалась она с достоинством, привычно глядя в зал с высоты президиума. Кто она, узнаем потом, когда она выйдет на трибуну. Теперь президиум был в полном составе.

  

Грач рассказывает об участии коммунистов Гатчины в вооружённой борьбе в дни Революции и Гражданской войны. Отряд красногвардейцев возглавлял Сойта, комиссаром в отряде был Якобсон; подробно излагает биографию Кузьмина и завершает гибелью Хохлова.

Интересно, что мне хочется слушать эту женщину с приятным ненавязчивым звучанием речи. Теперь я буду знать о Василии Николаевиче Хохлове больше и, проходя мимо памятной доски с его именем, вспомню рассказ Грач о том, как по приказу Керенского арестовывали местный исполнительный комитет, но в здании находился один только большевик - Хохлов, рабочий-пекарь запасного авиационного батальона. Его арестовали вместе с женой и малолетними детьми, но вскоре выпустили по ходатайству эсеров. Он погиб в 1921 году в бою с махновцами на Южном фронте.

Я пишу и пишу в своей толстой записной книжке. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то видел мои записи, поэтому я поворачиваюсь боком, прикрывая плечом свои записи. И так, наверное, я привлекаю внимание тем, что старательно записываю всё, что успеваю. К сожалению всё записать невозможно. Я оборачиваюсь назад и вижу, что за моей спиной сидит заведующая городской библиотекой Сафонова Нина Михайловна. Успокаиваюсь, она не будут заглядывать в мои записи, она знает, что я - человек писучий.