- Четчикова как звать? - спросил он меня.
Я сказал.
- Вадим Анатольевич? Это Козырев с вами… Козырев, секретарь горкома… Да. Вот такой вопрос, - и он стал рассказывать все обстоятельства дела.
Четчиков что-то отвечал.
По полному лицу Козырева, глубоко запрятанным глазам, нельзя было определить, будет ли разрешён вопрос в мою пользу. Он взялся помочь мне, потому что сразу отказать мне не мог: я слыл у них активистом. Но и особенно стараться расчёта не было. Понятно было, что ему совершенно наплевать на мои проблемы.
Кончился разговор, и Козырев, не меняя выражения лица, сказал мне:
- Напишите ему заявление с подробным изложением всех обстоятельств. Он пропишет вашу дочь временно на год, а потом ещё на год продлит прописку.
Я стал говорить с возмущением, что ни о какой временной прописке не может идти речи, потому что Лена вписана в ордер.
- А какая разница? Что постоянная прописка, что временная, - успокаивающе проговорил Козырев и вышел из-за стола.
В дверь к нему заглядывали, ему нужно было заняться своими обязанностями по руководству промышленностью города и района, а для этого следовало спровадить меня.
Но я этого не желал понимать и с места не двигался.
Он вернулся за стол.
Я - как-то само собой получилось - стал рассказывать ему свою жизнь. Зачем? Не понимаю. Говорил о комиссарстве, о 33-дневном плене, о партизанстве и подпольной работе. Даже о смерти сына.
Он слушал, не перебивая, но спросил совсем о другом.
- А когда же вы закончили институт?
- Я института не кончал, - сказал я.
Голова Козырева как-то непроизвольно стала клониться. Ему, видимо, было неловко оттого, что я не инженер, а они все считали меня инженером и… обманулись. И теперь единственным его желанием было, чтобы я поскорее ушёл.
Короче, я потерял в глазах Козырева если не всё, то почти всё. Теперь уж горком никогда больше не обратится ко мне как специалисту, не побеспокоит.
Вот с таким разочарованием уходил из горкома.
 |
60 |
 |
