Наша уборщица и сторожиха тётя Маня такой вымахала домище в подмосковном Болшеве, что я-те-дам! И когда в бывшую парикмахерскую на Покровке, где я обитал, пожаловали новые жильцы, мы с Мишкой Кочетковым сняли "угол" у тёти Маши в Болшеве.

Наш "угол" - чулан, вход из коридора. Кровать занимает всю площадь, оба квадратных метра. Ложимся спать на общей кровати, хорошо, хоть одеяла разные. Зато стенка русской печки так пригревает, что зима - не зима.

При НЭПе богатела бы тётя Маня и богатела. Она - женщина цепкая, ни в чём не продешевит. Мы с Мишей Кочетковым платим за наш чулан сто рублей. Весь её большой дом нашпигован постояльцами.

Ездить на аффинерный завод было далеко и долго: почти час электричкой да двумя трамваями через всю Москву до Нижних Котлов, но мы этим не очень тяготились. Сел, раскрыл книжку и не успел оглянуться, как уже и Ярославский вокзал. В трамваях - то же чтение, и как-то скоро катился трамвай к будущим знаменитым на всю страну Московским Черёмушкам. А там - на горизонте, за бугром, дымовые трубы завода Вогау, а теперь - имени Молотова.

В обеденный перерыв ребята валялись в шуршащей сухой листве под яблонями и спорили. То были споры на отвлечённые - философские - темы.

Ещё в день моего приезда "цыганка" Любовь Львовна стала заманивать меня на эти собрания.

- Серёжа, - сообщила она мне своим низким грудным голосом - заслушаешься! - У нас - каждый обеденный перерыв - в яблоневом саду напротив философские диспуты. Ты в философии что-нибудь смыслишь?

- Любаша, какая у меня может быть философия, если я…!

- Не скажи, Серёжище. Если ты можешь размышлять…

- Думать - не пахать, это всякий может.

- Так знай, Серёжище, что философия имеет место всюду, где есть хоть одна живая душа, способная мыслить.