 |
СЕРГЕЙ БАСОВ |
ДАМОКЛОВ МЕЧ |
-67- |
Сижу в семейном кругу, переодетый во всё сухое, пью чай. Замечаю, что круг этот стал уж очень тесен: мама да Ванюшка с Василком. И замирает сердце от предчувствия новых бед. Но всё же решаюсь спросить:
- А где Маруська?
- Маруська наша замуж вышла за Михайла Пурусова.
- За Мишку, за этого живодёра, Клёню Мокрова? Он же был собутыльником уполномоченного Николая Лопатина, который батю выслал и нас разорил. Как она могла? Мишка же мой извечный враг. Мама?
- Знаешь, сынок… Ведь как говорится: не найдёшь паренька, выйдешь за пенька. Я отговаривала… А Михайло… "Давно, - говорит, - люблю вашу Маруську, ещё с деревни, Отдайте её за меня, тётя Маша". У отца письмом благословения просили, дал. Михайло, он мастер на все руки, зарабатывает тысячи.
- А Мария Николаевна…?
- Она тоже дала благословенье. Маруська с Михайлой живут в Харькове. Он на стройке каким-то начальником по электрической части ходит.
1931год. Шуя. Басов С.И. в отпуске
|
- А где Коляна? Что это его не видно? - спрашиваю я. - Не на учёбу ли обратно в Палех отправился?
Мама ладошкой закрывает рот "цыгану" Ванюшке, моему милейшему другу и брательнику, соученику по Палехской ШКМ. Он вырывается.
- Всё равно скажу, молчать не стану.
Но Ванюшку опережает Поскрёбыш Василко:
- Колька теперь в Детдоме! Он маму хотел в тюрьму посадить. Да, хотел, я знаю! Он сказал, что у неё золото спрятано. Милиция обыск делала - ничего. Маму забирали в каталажку на ночь.
* * * * *
Предательство…
Только этого не хватало нам, многочисленному семейству Басовых, только такого удара в спину. Со многими страданиями и притеснениями мы смирились. Крестьянская душа - долготерпеливая - всё вынесет. Но попав в беду, не топи других - такое было у нас, Басовых, жизненное правило.
Не верилось, что это мог совершить наш брат, наш Коляна. Поступок Кольки был настолько из ряда вон, таким необъяснимым и тягостным было его предательство, что мы, пытаясь найти хоть какое-то объяснение, проговорили весь остаток этой короткой летней ночи. Вспоминали проступки Кольки чуть ли не с самых пелёнок, и в каждом из них видели явные задатки "предателя". Каких только разгневанных слов мы не бросали в "Иуду Искариота", какого только отмщения, каких только кар ему не сулили!
Решиться на такое низменное дело, думалось мне, можно было только страшному эгоисту, для достижения своих целей готовому пойти на любое преступление. Не считаясь с родственными узами, забыв об элементарной порядочности, кем надо быть? Погибшей душой, нравственным уродом? Но как и когда тринадцатилетний подросток мог стать таким? Он был нашим братом, выросшим на наших глазах, в одной семье. Как мне хотелось бы, чтобы это оказалось недоразумением, ошибкой, но тяжесть совершённого им была такова, что язык застревал в горле, не в силах вымолвить слов оправдания.
 |
67 |
 |
