Ясные солнечные дни никого обмануть не могут. Люди надели пальто. Липа сбросила листву, стоит голая; пламенеют по-осеннему красные и ярко-оранжевые цветы в скверике Заводоуправления; желтеют берёзы и тополя, зеленеют лишь ряды кустарников возле Рудоуправления.

Глухо раздаётся гудок над заводом и городом; пахнет сернистым газом.

Валяется пьяный на крыльце, у входа в столовую. Все проходят мимо - обычное дело. Спешат в магазин, занять очередь за хлебом.

На моём столе - маленький перекидной календарик и скромный чернильный прибор белого камня - вот всё моё бюрократическое вооружение современного Акакия Акакиевича.

Передо мной на столе - различные официальные бумаги на типографских бланках. На бумагах - резолюции; бумагам я должен дать ход.

Вот кто бы взял да зарисовал словами нашу заводоуправленческую жизнь современных мелких чиновников. Это можно сделать по одним звукам, не выходя даже в коридор. И написать очерк или повесть типа "Шинели" и озаглавить её "Резолюция".

По звуку шагов можно определить, кто идёт, в каком настроении идёт, о чём думает. Сыплет дробную очередь пишущая машинка, щёлкают счёты; звенит телефон в кабинете ГУРИНА. И опять шаги, старческие шаркающие шаги ОСИПОВИЧА, старшего инженера ОГМ, подполковника Врангелевской армии, закадычного друга Верхолётова. Часто процокали каблучки - то Мусихина закончила какую-то срочную сводку и спешит с ней к Прейсу, чтобы он отдал директору Дробченке, чтобы последний просмотрел её перед сегодняшней Диспетчерской. А вот тяжёлые и медленные - с потягом - шаги; это идёт долговязый "мамонтовец" Андрей Николаевич Сумин, идёт во всю высоту коридора, даже окно вдали заслоняет. Раз шаги с потягом, значит, кому-то готовит пакость.

Новости в жизни Заводоуправления - все в коридорах.

  

Люди - слабость моя и сладость! И люблю их, и - ох - как иногда ненавижу! Люди - радость моя и горе! Научите меня улыбаться ненавидя, хвалить плохое из канцелярского патриотизма, сидеть за одним столом с негодяем и не говорить ему о гнусных его деяниях, коли они меня прямо не касаются!

Жизнь заводоуправленческая… Сколько в ней чиновничьих трагедий и как мало радости и счастья. Изменчива фортуна: глядишь, сорвалось с уст нелицеприятное справедливое словцо, и не стало благорасположенности начальника. И летят к чертям собачьим ваши премии. Вас терпят, не выгоняют - будьте и этим довольны. Как это пошло и низменно!

А на собраниях раздаётся: "Критикуйте смелее! Критикуйте, не взирая на лица! К вашей критике чутко прислушаются!" Поверь этому - и погиб! Какая чертовщина! Зачем тянуть людей за язык, подбивать их на критику?

  

Я начинаю по-настоящему ненавидеть Верхолётова. Какая это человеческая падаль, живучая и смердящая!

Он вбегает в один, в другой кабинет и, запыхавшись, говорит одно и то же: "Ну, как дела? Ничего, ничего! Скоро будет лучше!" И бежит дальше. Это Смородяков.