|
Потом пришли татарские попы.
- Мусульмане есть среди вас? Не бойтесь, объявляйтесь мусульманами. Пленных мусульман немецкое командование отпускает по домам. Аллах велик! Он простит вам невольные прегрешения.
Ничего не добившись, уходили ругаясь: "У, русские собаки".
Чья-то сильная рука схватила меня за ворот гимнастёрки, рванула. Лишившись опоры на товарищей, я упал и встать не смог.
Рядом с немцем надо мной стояли Коваленко и Власов.
- Ти есть комиссар? - спросил немец.
- Да, я - комиссар, - признался я и неотрывно смотрел на предателей.
- Ком! - крикнул немец и повёл меня в комендатуру. Коваленко с Власовым шли следом.
Комендатура была тут же, в лагере: большая палатка.
Короткий допрос, избиение.
Предателям дают по буханке хлеба за их чёрное дело.
- Прощай комиссар Басов, председатель Ревтрибунала, - куражился Коваленко. - Что, расстрелял?
- Надо было расстрелять, - говорю я разбитым в кровь ртом. - До встречи, Коваленко. Запомню я тебя, гада. И тебя, Власов, не забуду
Избитого, меня загнали в смертную камеру. Камера - в углу лагеря, у ворот и комендатуры: стены и потолок в два ряда колючей проволоки. Вход - лаз тоже околючен. Камера полна людей: в шесть рядов, голова к голове - сорок два человека, я - сорок третий - у самого выхода.
|
