1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
Лечить её - как следует - не лечили. Какие тогда, в конце пятидесятых годов, в глухой уральской провинции были средства? В больницу не взяли. Так и лежала она на Наташиной кровати до своего второго инсульта. Незадолго перед этим она однажды тихонько сказала папе: "Знаешь, Серёжа, я ведь скоро умру".
После второго инсульта она уже не разговаривала, а только иногда тихо стонала. Лежала она на кровати, на боку, носом к стенке, кругленькая под одеялом, в каком-то тёмном платье и беленьком платочке. Ушла она с Земли 12 сентября 1957 года семидесяти лет от роду.
Положили её на стол опять-таки в детской. Хоронить приехали её сёстры Татьяна Михайловна Курчавова и Зоя Михайловна Пыхова. Видно, прошло более трёх суток, пока они добрались к нам, потому что к тому времени тело бабушки уже "поплыло". Наверное, в комнате было слишком тепло, а никаких средств "подморозки" тогда не было.
В день похорон все собрались у бабушкиного гроба, соседи пришли попрощаться. А я спряталась за фикус в гостиной. Дети вообще боятся покойников, а я боялась просто безумно. Сашины похороны произвели на меня такое впечатление, что я вздрагивала, вспоминая их. Мама нашла меня в углу и сначала долго уговаривала пойти попрощаться с бабушкой, но я упёрлась и не шла. Тогда она схватила меня в охапку и потащила насильно. Это было чрезвычайное событие. Моя мама никогда и ни к кому не применяла силы, она и ругаться-то не умела, не кричала, не повышала голос, а тут взяла и втолкнула меня в детскую. Я закрыла глаза руками, чтобы не видеть этого ужасного мёртвого тела, но мама оторвала мои ладони от лица и сказала: "Посмотри на бабушку, она так тебя любила, попрощайся с ней". Я открыла глаза и увидела вату в ушах, пятаки на глазах и самое ужасное - ярко-зелёный ободок левой ноздри - след начинающего разложения слизистых носа.
Остальное я совсем не помню: ни похорон, ни поминок; навсегда в моих глазах эта зелень в бабушкином носу. Но это не имело никакого отношения к МОЕЙ бабушке: весело обыгрывающей меня в карты и в шутку угощающей бражкой.
Похоронили бабушку рядом с Сашей. Папа поставил над её холмом точно такой же памятник в виде сварной высокой тумбы, выкрасил памятник краской "серебрянкой" и посадил в Сашиной оградке две берёзки, а в бабушкиной - две осинки. Еще он в изножье посадил кустик чёрной смородины, которую бабушка очень любила, а от неё любовь к чёрной смородине передалась и мне.
