Папаша принёс свежие газеты. Читали, обсуждали мировые события. Пушки смолкли на Западе и вот-вот заговорят на Востоке. Через Шую, как бывало и в начале войны, шли один за другим эшелоны с войсками, танками, катюшами. И не было им конца.

Я повадился ходить на станцию, провожал тоскующим взглядом войска, перебирающиеся с одной войны на другую. И странно, ненавидя войну всей душой, я готов был вскочить в вагон по первому зову и сбежать из этой гражданской, чужой и непонятной мне жизни в ту привычную военную со множеством лишений.

Надо было что-то делать, пока хоть что-нибудь. Двигаться, двигаться, разрабатывать полуживую "чугунную" левую руку.

Начал вставать раньше всех.

Стал возиться с печной трубой, которую надо было переложить заново.

- Дай, мама, я тебе помогу, - отбирал я у мамы ведёрко с пойлом, относил корове.

В коровнике лежали нерасколотые дрова. Решил потренироваться колоть их левой рукой. Получалось плохо: то полено падало, то колун бил вкось. И такая брала досада: все губы себе искусал. Приспособил ноги, чтобы удержать полено в вертикальном положении. И получилось! Успеху своему радовался бурно.

- Мама, смотри! - кричал я, взмахивая колуном. И одним ударом раскалывал полено.

Вспомнил про оставленный в Бокоушке "кульман" и протез и вернулся к своему главному занятию - созданию "живого" протеза.

Ничего тут не получалось.

Нарисовал от руки эскизы нового протеза. Протез-рука на базе московского замышлялся мною так, чтобы он мог приводиться в движение здоровой левой рукой через ролики и тросики. Протез требовал массы разных деталей: и слесарных, и точёных. Всё ломалось, падало. Руку, очевидно, можно было заменить только рукой, но не железом. Московский протез для этого не годился. А теперь лежал он предо мною искорёженный и ни на что не годный. Я вынес его в огород и закопал у забора.

 

О Кате мать с отцом не упоминали даже, как будто бы её и не существовало никогда. И их упорное молчание говорило мне, что этот вопрос для стариков самый больной.

Иногда мама, понимая по-своему моё душевное состояние, говорила:

- Женился бы ты, что ли, сынок.

- Что ты, мама, - я от испуга даже вздрогнул. - А куда же ту семью: жену, сына?

Мама не отставала, нашёптывала:

- А какие красавицы заневестились. Есть тут одна на примете… Видела тебя, когда ты к Шуре в швейную мастерскую заходил.

- Есть у меня семья, мама, - обрывал я разговор.