- Членовредительство, - объявил военфельдшер. - Пулевое ранение, выстрел - в упор, в кисть левой руки. В мякоть - кости целы.

- Достукался подлец, - сделал вывод Парилов. - Что будем делать?

- В трибунал… Что ещё? Сейчас составлю акт, подпишем, и …

  

Чистов стоял, опустив голову. Он не слушал, что говорили Парилов и военфельдшер, словно речь шла не о нём, не о его судьбе. Он был всё ещё там, в заброшенной землянке на полпути в роту. Привыкший проявлять находчивость во всём, что касалось сохранения его драгоценной жизни, он и тут, как ему показалось, нашёл выход.

Выстрелив в руку, он посидел, подождал: не прилетит ли шальная мина или снаряд. С радостью он подставился бы под осколки, только бы скрыть самострел. Но ни мины, ни снаряда не прилетало. Можно было бы "попытать счастья" на передовой. Но идти до неё было далеко.

И вот тут, внутренне стеная, понимая, что его ждёт расстрел, поплёлся он в деревню, к военфельдшеру.

  

Чистов воевал с первых дней. Служил в танковых частях. У Северского Донца два раза горел. И это породило в его душе такой страх, что он не мог жить без водки. Пристроился в госпитале - и там не удержался, списали в его на фронт, в санинструкторы, исключительно по причине беспробудного пьянства.

Теперь положение Чистова было отчаянным, он был уверен, что его поставят к стенке.

Военфельдшер что-то спрашивал, Чистов плохо слышал вопросы, отвечал невпопад. Лицо его приобрело отсутствующее выражение. Кровь сочилась из прострелянной руки и капала на пол.

  

Парилов смотрел в остановившиеся глаза Чистова, большие, серые, незнакомые глаза. Внутри них видна была только полнейшая отрешённость души, приготовившейся расстаться с телом.

От этого холода в глазах Чистова Парилова знобило. Он видел, что Чистов себя уже приговорил к расстрелу. И у Семёна не было никакого сомнения: Чистова расстреляют. О его старательном уклонении от передовой знали все и в полку, да и в дивизии.

В сердце Парилова шевельнулась жалость к самострелу. Парилов любил людей, он жалел своих солдат, зря в трату не давал, а боевые приказы старался исполнять "малой кровью".

  

Если смотреть со стороны закона, то самострел - изменник присяге, не заслуживающий снисхождения, тем более, жалости. Но что-то подсказывало Парилову, что произошедшее с Чистовым, перевернуло его душу.

Парилов пожалел, что он только инженер, а не врач-психиатр и даже не политработник, и ничегошеньки он о душе человеческой не знает. Рассуждая как инженер, сравнивая то, что происходит с сущностью человека после поступка, изменившего его жизнь, Парилов сравнил этот процесс с кристаллизацией расплавленного металла. При остывании в толще аморфной массы расплава образуются невидимая, но крепкая кристаллическая решётка, которая позволяет выплавленному слитку держать форму, держать нагрузку, не растекаясь, подобно воде. Так и с сознанием человека, переступившего черту, происходит духовная кристаллизация. Падший, было, он вдруг обретает силу, твёрдость и способность сопротивляться обстоятельствам.