|
|
| Сергей Басов |
НА ПОЛЕ БРАНИ |
19 |
|
|
|
Что-то дрогнуло в широком и бесстрастном лице Айши Галиевны и преобразовалось в еле заметную улыбку.
- Что это за рана от осколка по имени "Надя" у Парилова под сердцем? Сможете ли вы вылечить его?
- Ну, и что? - произнёс Заплитный.
- Ставь диагноз, разведчик, определяй время и место ранения и процедуру лечения. Давай-давай, говори.
- Что, бредил ею?
- Не только. Он и наяву скрипит зубами и просит у неё прощения, будто страшно виноват перед нею. Кто она - жена или любимая?
- Надя - его жена. И не надо трогать эту рану, Айша Галиевна.
- Что, нечем излечить? - неожиданно рассмеялась Айша.
- Кто ранил, только тот и излечит. Не писал он ей, чем и виноватится.
III
В Новках Наде, как женщине в положении, помогли пересесть на московский поезд. Никто Надю в поезде не знал: а самое главное, не догадывались, что она получила похоронку на мужа. Она была просто беременная женщина без истории.
Сцену, разыгравшуюся на перроне в Шуе, когда Настя издалека указала на неё пальцем, сказав "Вот она", а подойдя, сунула бумажку со словами "Бери. Тебе", в московском поезде никто не видел. И только Надя помнила, КАК Настя это произнесла, словно обвиняя: "Это ты его убила!"
Надя винила себя. Она рвалась к "свободе", и вот - таким ужасным способом - получила её. Свобода пришла к ней в маленьком четвертушечном листке бумаги с машинописным текстом. Семён убит.
Нет, она себе и представить не могла убитого Семёна. А что если он жив, а те, кто писал бумагу, просто не знают об этом? Надежда вспыхнула в её сердце и тут же погасла. Зря таких бумаги не пишут.
Поезд тащился до Уральска целую неделю. Подолгу стояли на разъездах, пропуская воинские эшелоны, идущие на фронт.
Волна эвакуированных схлынула в Поволжье, и теперь по билетам и литерам, как Надя, людей ехало мало. Чуть опережая пассажирские тихоходы, с фронта тянулись санитарные поезда, распространяя запах лекарств и гноя.
Наде хватило этой недели, чтобы продумать и решить, что делать. Она распишется с Семёном по оставленной им записке для ЗАГСа и станет официально его женой. Если родится сын, то она назовёт его именем погибшего отца. Себе же Надя в наказание за легкомысленность и за всё остальное, в чём она провинилась перед Семёном, определила: до конца остаться верной его памяти.
Она так решила, не зная, хватит ли у неё на это сил. Сохранить и вырастить ребёнка виделось ей самым главным, за что отныне ей предстояло жить и бороться.
Бороться не только с обстоятельствами, которые - ей виделось - будут совсем не благоприятствующими её решению. Студентке-дипломнице, в будущем матери-одиночке, предстояло жить на одну стипендию. Но не это было для Нади главным. Ей предстояло бороться с самой собой, корчевать остатки наследственной облегчённости мышления. Ей предстояло, как она думала, вспоминая "железную" Елену Фёдоровну, зажать - в первую очередь - чувство жалости к себе, взрастить сдержанность и самостоятельность.
 |
19 |
 |
