Старичок был настолько любезен, что поводил меня по большому Деловому дому, по мраморным лестницам. Меня поразила роскошь отделки помещений. Честное слово, даже в Москве я не видал такого. И этот дом был одним из немногих. Подобно Петербургу, Екатеринбург, названный в честь жены Петра Первого, отстраивался как столица Урала. Каждый из богатеев - горнозаводчиков, золотопромышленников - строил свой дворец.

Сколько в русском народе укоренилось легенд о Каменном поясе и его владыках: Демидовых, Строгановых, Харитоновых и о других некоронованных королях Урала; об их жестокости, о дикости коренных обитателей гор и лесов - и всё это вместе с мечтой и тягой простого народа к вольной жизни и свободе.

Было такое чувство, что отныне мне, перевалившему километровой высоты горные хребты, ничего или почти ничего не угрожает. Одно то, что меня защищает от преследователей дикая тайга и стена Уральских гор, воодушевляло. Я жаждал спрятаться от висящего надо мной Дамоклова меча карательных органов. Я боялся погони, хотя я ни в чём ещё перед ними не провинился, разве что мысленно, да помогая другим, попавшим в прямую беду и не знающим, как из неё выкарабкаться, как это было с палехской Людой Фатеевой или вот с моей крёстной Лидой, сосланной вместе с мужем Иваном Фёдоровичем Пурусовым на Южный Урал, в Магнитогорск. У меня был спасительный для неё бланк с печатями, чуть не погубивший меня, да и всех нас в Нижнекотловском отделении милиции. Я и сейчас ещё не решил, как им воспользоваться.

Может, и не было никакой погони, и мне всё это только мерещилось. Как приеду на место, надо будет непременно спрятать бланк с печатями куда-нибудь подальше. Вернее всего было бы его уничтожить. Но это было бы предательством по отношению к Лиде, и я никогда на это не пойду. Ведь когда-то Лида и Миша крестили меня в Вареевской церкви, и я с детства чувствую, что я им обязан отплатить чем-то хорошим. С этим и вырос. А вот кто-нибудь другой, хотя бы мой разлюбезный брат Аркадий, давно и думать бы об этом позабыл. Хорошо с таким характером! А я вот… Всё началось, когда мне в три года упала рама на голову и чуть не насмерть поранила меня стеклом. Больше двух лет я лежал в постели, находясь между жизнью и смертью. А выздоровел - как воскрес. И с тех пор мне всех жалко. Меня легко обмануть, я верю всем, только делать это не советую: раздружусь навсегда, даже за чуточную малость лжи.

И вот, как зная это, судьба подбрасывает мне одну бумажку за другой. Когда отца выслали в Котлас, ходил в районное НКВД с жалобой на самоуправство властей. Могли и меня арестовать. Повезло, попал на Тююшева, оказавшегося хорошим человеком, он мне подсказал, что надо делать: бумагу составить, ходатайство от всего деревенского схода к Всероссийскому старосте Калинину. Составили. Повёз сначала в Иваново, думал переправить в Москву через старшего брата Шуру. Не отдал. И всё у меня как-то чудно получается. Доверил ходатайство незнакомой проводнице московского поезда. Ответа долго не приходило, тогда сам поехал к Калинину вслед за бумагой. Поехал, да так и остался в Москве, никому не нужный деревенский обалдуй с головой, набитой разными фантастическими бреднями. А жить как-то надо было: пить, есть. Шура научил копировке чертежей. А тут и бумага к Калинину сработала: Прокурор Республики Крыленко освободил отца.

В Саратов тоже поехал по щучьему веленью, по "летунову" хотенью: клеймо в трудсписке выправлять. Аркаша помог. А вот теперь еду за Урал Камень по воле очередной бумаги Лиду выручать. Отсюда до ихнего Магнитогорска вёрст около тысячи: ехать или шагать вдоль хребта Уральских гор дельце-то будет потруднее, чем с прошлыми бумагами. Понимал я это, и всё же теперь мне казалось, что я нахожусь под защитой гор, и во мне крепла уверенность в успехе.